Издается с сентября 1991г.
Так Шамсия стала лежачей больной. Не меньше переживала она из-за того, что молодой невестке приходилось одной ухаживать за ней. Мадина все крутилась возле свекрови, обслуживала, относясь к ней, как к родной матери. Та была и обстирана, и накормлена.
– Умереть бы мне лучше! Не успела увидеть от меня ничего хорошего, а пришлось тебе смотреть за мной, нан! – часто приговаривала Шамсия, обращаясь к невестке.
– Почему вы так говорите, мама? Вы же мне как мать! Если мама не может за собой ухаживать, надо же за ней смотреть! – каждый раз отвечала Мадина. Часто она сидела рядом, гладя руку свекрови. Шамсию трогали слова невестки, слезы наворачивались на глаза.
Боль у неё была настолько сильна, что казалось, может свести с ума.
Иногда вызывали скорую, медсестра делала обезболивающее. На какое-то время ей становилось легче.
Пожилая женщина, конечно же, понимала, что неизлечима, и встать на ноги и ходить, как раньше, уже не сможет. Но была у неё еще одна боль, не менее сильная, чем физическая. Она мучила изнутри, но никто о ней не знал.
Однажды, когда Мадина вышла, Шамсия позвала младшего сына и сказала:
– Нан, позвони своим племянникам, как бы чего не случилось с ними! Знают, в каком я положении, пришли бы с мамой… Неудобно перед новой невесткой – как будто у нас больше никого нет…
– Придут, мать, не переживай, – постарался успокоить её сын, но, чтобы мать не повторила просьбу дважды, по телефону сообщил: «У больной сильные боли, хочет видеть вас, соскучилась...»
Мадина не знала покоя. Взрослые, дети, соседи часто приходили проведать больную. Всем успевала уделить внимание, угодить. А у самой не было времени днем присесть, ночью выспаться. Совсем не отдыхала она. Был бы еще кто-нибудь рядом, помогал бы присматривать за больной.
Шли дни, месяцы. Шамсии не становилось лучше, она потихоньку таяла.
– Надорвались вы со мной! Чтоб меня не стало, смерть где-то потерялась, не находит меня… – причитала она, страдая неимоверно.
Однажды утром открылись ворота, и во двор вошли те, кого она ждала все время. Это были внуки со своей мамой, женой старшего сына, которого не было уже в живых.
Огромную сумку с продуктами поставили в пристройке, а сами зашли в комнату, где лежала больная. Поздоровались с ней и сели в сторонке. Старшая невестка подошла поближе:
– Мама, как вы? – спросила она с беспокойством, став рядом с ней.
Шамсия глазами обвела стоявшую над ней женщину. Бледная, с запавшими, замкнутыми губами, лежала она, не говоря ни слова.
– Мама, вы не узнали меня? – не отставала та.
– Слушай, мама и разговаривать не может уже, бедная, – сказала Мадина, беспокойно глядя в лицо вышедшему во двор мужу.
– Может, но не хочет!
– Не хочет, говоришь? Почему?
Мадина хотела понять, о чем говорит муж.
– Моя мама своим молчанием сказала обо всех своих недовольствах. Она заставила ее сожалеть о многом!
Перевод Гунды Адзинба
***
Абхазия, прекрасная моя!
Душа моя, которой я с рожденья
Дышу, дыханье в счастье затая
Восторга, удивленья,
преклоненья!
И если твой не дунет ветерок –
Я задохнусь.
А если вдруг поникнут
Вершины гор – растаю
в тот же срок.
С тобой соединенная, воскликну:
«Люблю тебя!..»
И гневом опалюсь,
Когда чужак «Апсны»
забудет имя,
А если повторит за мной
«люблю»,
От ревности умру неодолимой.
Отдай мне горестей
глубины и края,
Прекрасная Абхазия моя!
Стонал от близкого заката,
От груза давящего день.
И ночь смотрела виновато,
Как сумерки теряют тень.
На грани черного провала
День коронован был венцом.
И умирал… А ночь не знала,
Что он свивается кольцом.
***
Я нежно в зеленое небо плыву
И брызги его, разлетаясь игриво,
Ласкают глаза
и пронзают листву –
В руках моих солнца
лучистая грива.
Таинственной песни
распахнутый звук,
Со мною проснувшийся
в утренней сказке,
Не выпущу больше
из солнечных рук,
Не выпущу время
и воздуха краски!
Перевод Надежды Осьмининой
Окинула взглядом я этот мир –
Свою ладонь.
Насколько он велик,
Если вмещает мою душу…
Одинокую душу…
Скитаюсь…
Утро.
Кричала до вечера.
Забыла того, кто забыл мое имя…
…Глухонемая тишь…
Оставить бы мне свои надежды
В то утро…
Когда просыпалось
зеленое поле –
Мое жилище,
Покрыто зеленой косынкой.
Босая,
Сшиваю у неба
воздушные полы
Нитью своих волос.
Загорелась румяным солнцем…
Обжигающий воздух.
Это всего лишь июль…
Ночь – угрюмый всадник
По ветру летит.
А теперь, уставши,
Он к утру приник.
Занавесью с неба
Льется лунный свет.
И в пустыне неба
Тянется мой след.
Звезды, будто в страхе
Как бы не уснуть,
Светятся. А всадник
Продолжает путь.
Нет, угрюмый всадник,
Не зови меня!
Я итак блуждаю
На пороге дня.
В этот раз я лучше
Встану до зари,
И проснусь с лучами
Утренней звезды.
Перевод Алины Ажиба
