Признаюсь, что только теперь, после нашей РУСДРамовской «Чайки», я поняла, почему провалилась премьера «Чайки» в Александринском театре Петербурга в 1896 году.
Пьеса бьет точно в цель, и для зрителя она оказалась невыносимо правдивой. Это как если вам показывают реальную картину происходящего, и вы не можете ни отвернуться, ни зажмуриться. Видите все как есть: самый близкий человек прячет глаза и лжет не только вам, но и самому себе, чтобы не испытывать чувства вины и стыда. Глухота. Кричи не кричи. Но проблема не только со слухом. Речь о глухоте, бесчувственности сердца, которую ничем не излечить. Нет и не может быть для этого ни лекарств, ни приборов.
Антон Павлович Чехов переживал неудачу пьесы болезненно. И даже после триумфального успеха на сцене Московского художественного театра в постановке К. Станиславского и В.И. Немировича-Данченко 17 декабря 1898 года он все равно не мог избавиться от неприятного послевкусия петербуржского провала.
«Чайка» Романа Кочержевского на сцене РУСДРАМа – абсолютно бескомпромиссная история о природе людей. О том, как мы, рождаясь совершенными, под влиянием «страстей пустых и неблагодарных», как писал М. Ю. Лермонтов, в попытке казаться, а не быть, с лёгкостью размениваем свои предназначения и таланты.
По сути, разгадка самой загадочной и мистической пьесы Антона Павловича Чехова на удивление проста. И режиссеру вместе с блистательным актерским ансамблем РУСДРАМа удается убедить в этом зрителя. Перед премьерой Роман Кочержевскийопределил свою задачу так: «...Эта история – размышление о контрасте внешнего и внутреннего, о том, как мы часто бываем невнимательны к самому близкому человеку и как легко пропустить начало конца».
В РУСДРАМовском спектакле четко и значимо прорисованы все прослеживаемые драматургом линии отношений между героями.
Это отметила директор Центрального выставочного зала Союза художников Абхазии Эльвира Арсалия. Заметив, что только в этом ноябре она посмотрела три разных «Чайки», в том числе и постановку Льва Додина на сцене Малого драматического театра – Театра Европы в Санкт-Петербурге, Э. Арсалия подчеркнула: «Успех этого сложнейшего спектакля в РУСДРАМе показывает, в каком прекрасном состоянии находится наш театр».
А народная артистка Абхазии Виолетта Маан, обращаясь к руководителю театра Ираклию Хинтба, режиссеру и актерскому коллективу со слезами и словами благодарности, назвала увиденное великим спектаклем.
В спектакле много символов, метафор, потрясающие художественные и световые решения. Режиссер Роман Кочержевский выступает также как художник- постановщик. Его работа вместе с художником по свету Константином Бинкиным позволила расширить пространство сцены, создать и бесконечный надозерный простор, и за счёт световых решений и зеркальных стен усилить состояние «раздвоенности» героев. А ведь двойственность, тройственность, многоликость вообще свойственна людям. И нередко именно обстоятельства становятся катализатором, какая личина сегодня проявит себя и определит ход событий. Человек, увы, слаб...
Если разобрать спектакль на сцены, то очень многие сами по себе – шедевр. Поражает сцена диалога Константина с матерью. Константин просит Ирину Николаевну поменять ему повязку. Любовь к матери так сильна, что он, забыв обиды, признается: в последнее время его нежные чувства к ней – такие же, как в детстве. И вспоминает, что когда она ещё служила на казённой сцене, в их дворе была жестоко избита женщина: «И ты, мама, ходила к ней, приносила лекарства, купала детей ее в корыте...»
Выражение лица Аркадиной, только что исполненное нежности, становится непроницаемым: нет, не помню. И зрителю очевидно: она лжет. Может ли королева сцены позволить себе купать детей какой-то обычной женщины? Слово за слово. И вот в сердце Аркадиной ядовитой гадюкой медленно вползает ярость. И в ответ на упрёки сына она гневно и безжалостно называет его бездарностью, приживалом, вспоминает о его происхождении – мол, ты, сын киевского мещанина!
Эти слова звучат в устах матери чудовищно, как смертоносное жало они бьют по самому больному. Это ядовитые стрелы, а еще точнее – гвозди палача, распинающего на кресте Иисуса Христа. А ведь в начале спектакля Константин говорит, что чувствует гвоздь в груди...
Осознав вдруг страшный смысл сказанного, Аркадина пытается сгладить ссору и прижимает к себе своего съёжившегося, уже уничтоженного ею самой – пусть взрослого, но ребенка... И зритель видит перед собой сценическую кальку со скульптуры «Пьета» Микеланджело – Дева Мария с телом снятого с креста сына на коленях ...
Так же душераздирающа сцена объяснения Аркадиной с Тригориным. Известный писатель и безвольный, слабый, как он сам признается, человек, просит отпустить его: всю молодость он потратил, оттачивая писательское мастерство, обходя журналы, чтобы печататься, печататься, но мысль, что после его смерти скажут: «Мило, талантливо... Но Тургенев писал лучше».
«Оглянулся, а оказывается, и не жил...» И вот перед ним возможность полюбить юную девушку...
Нелепый и в то же время показательный диалог. Все фальшиво: желания, чувства, даже заказанное чучело прекрасной, убитой над озером чайки. Сама сцена – бесподобна.
Критики любят именно этот символ. Убитая чайка – погубленная просто от скуки судьба юной девушки, Нины Заречной. Ещё вчера ее чувства и мечты нежными цветами освещали мир вокруг, колдовское озеро, рядом с которым она родилась и жила, верила в чудесную жизнь, любила.
Первый выход на сцену домашнего театра, встреча с писателем, книгами которого она зачитывается, миражи другой неведомой жизни вскружили девичью голову...
Во время последней встречи с Треплевым обессиленная Нина достает из саквояжа белоснежный саван той самой чайки, в котором она дебютировала на сцене, и увядший букет как символ потерянности и тления.
– Я – Чайка! Нет, не то... – восклицает она.
Чайка — это живое человеческое сердце, трепетное и честное. Сердце каждого.
Уверена, что, обращаясь со своей «Чайкой» к миру, Чехов верил, что безжалостный выстрел способен пробудить в людях человеческое.
Неслучайно же он обозначил жанр пьесы не «трагедия», а «комедия», по аналогии с «Божественной комедией» Данте. И РУСДРАМу удалось пронести свет замысла и подарить его лучи каждому из нас.
Актерские работы великолепны. Эмиль Петров в роли Константина Треплева, МадленаБарцыц – Ирины Николаевны Аркадиной, Милана Ломия – прекрасная Нина Заречная, точнее, три разных Нины, Саид Лазба – Петр Николаевич Сорин, брат Аркадиной, Леон Гвинджия – Шамраев, управляющий у Сорина, Екатерина Барышева – его супруга Полина Андреевна, Ирина Делба – дочь управляющего, Маша. Заслуженные артисты Республики Абхазия Кирилл Шишкин в роли Бориса Тригорина, Рубен Депелян – доктора Дорна, в котором просматриваются черты самого Антона Павловича Чехова, Руслан Жиба – учитель Семён Семёнович Медведенко.
Видеохудожник – Игорь Домашкевич, художник по костюмам – Наташа Шпанова, педагог по речи – Дмитрий Кошмин.
Фото Арсения Чакмач
